выйдя из забытья, сказал доктор. – Мальчик… Мальчик покончил с собой. Повесился на ветке сосны на берегу Финского залива, аккурат напротив того дома…
Доктор посмотрел на Ларочку. По её щекам текли слёзы.
– Да, – сказал доктор в солидарность с её понимающим молчанием. – Но это не конец истории. Ведь теперь, Ларочка, наша с вами задача, а точнее, долг – помочь его родителям справиться с чувством вины. Ведь в этом мире, Ларочка, никто ни в чём не виноват. Каждый человек живёт первый раз и один раз и толком не знает, как ему поступать.
Доктор встал из-за стола, подошёл к окну и, опершись обеими руками на подоконник, продолжил:
– Чувство вины родителей было настолько сильным, что они сделали из этого культ. Они решили во что бы то ни стало разбогатеть! Но только лишь с одной целью: чтобы купить дом у моря, в память о сыне.
– А откуда они узнали про дом у моря?
– Нашей клиентке об этом рассказал друг мальчика на похоронах.
– Понятно.
– Да. И для родителей это стало навязчивой идеей. Напряжённая работа помогала им забыться. Они открыли аудиторскую фирму. Для 90-х это была очень актуальная услуга. Так потихоньку они начали копить на дом. Но по мере обогащения их требования к дому всё увеличивались, увеличивались. То им вдруг захотелось изменить проект – не устраивало расположение комнат по отношению к сторонам света. Не по фэншую то бишь. То им участок не нравился: якобы вид на море могут закрыть другие, ещё не построенные дома. То их не устраивала в целом строительная компания или какие-то её отдельные сотрудники. Казалось бы, обыкновенные буржуазные замашки. Но на самом деле всё обстоит куда сложнее. Их подсознательное нежелание завершить строительство – это страх лишиться последней светлой цели. Ведь эта цель, по сути, единственное, что у них осталось. И если они завершат её, что им тогда останется? Только сходить с ума.
Доктор развернулся лицом к Ларочке.
– Но, – продолжил он, – это только на первый взгляд кажется, что такая цель является светлой. В действительности именно эта цель усугубляет их глубокую скорбь, их закоренелое чувство вины. И чтобы освободиться от чувства вины, им необходимо освободиться от этой якобы светлой цели.
– И как же вы хотите им помочь? – спросила Ларочка.
– На самом деле – дело уже сдвинулось с мёртвой точки. Мать уже нашла в себе силы и уже готова отпустить эту затею с домом. Наши беседы не прошли даром. Но отец… С ним всё сложнее. Как говорится, бывших офицеров не бывает. Он пожилой, больной и закомплексованный человек. Говорит, что ходить к психологу – это бестолковая затея американцев. Что настоящий офицер умирает молча. И ладно ещё, что он со мной не хочет разговаривать, так он и с женой эту тему не обсуждает. А помирать с таким грузом на душе – очень тяжело. Их отношения уже давно более походят на отношения бизнес-партнёров, чем супругов. И основной задачей я для себя вижу: помочь им вновь сблизиться, простить друг друга, простить сына и каждый себя. Бросить эту дурацкую затею с домом. Он им совершенно не нужен. У них прекрасный дом, хоть не на берегу моря. Зато рядом с друзьями и родственниками.
Доктор отошёл от окна. Сел в кресло и сказал:
– Вот такая история…
– Да-а-а… – вдумчиво произнесла Ларочка. – Теперь я понимаю, почему вы мне рассказали эту историю.
– Да, Ларочка. Теперь, когда вы будете встречать эту женщину, вы будете видеть в ней не ходячий диагноз и кошелёк, когда она будет расплачиваться за услуги. Вы будете видеть в ней историю.
– Да-а-а… – вновь вдумчиво согласилась Ларочка.
В конце рабочего дня Ларочка решила перелистать картотеку, пытаясь, глядя на фото клиентов, угадать их истории. Но быстро поняла всю бессмысленность этой затеи. Потом невольно вспомнила того мальчика. И на душе её стало грустно. Потом вспомнила своего сына, и на душе её стало светло.
5
– Сугробин! – крикнула жена из кухни в сторону мужа, который лениво лежал в комнате на диване, наслаждаясь футболом по телевизору и попивая пиво из бутылки.
– Ну что ещё? – нехотя ответил он.
– А почему ты Серёжкину одежду не повесил на батарею? Мне что теперь его в мокрое одевать?
– Ну одень ты его во что-нибудь другое. У него что, одежды другой нет?
Жена вошла в комнату. Осудительно посмотрела на мужа. Потом начала рыться в шкафу, бормоча:
– Тебя о чём ни попросишь, ты обо всём забываешь…
– Так, может, ты слишком много просишь? – возразил муж. – Слишком много просьб! Ты сама разберись со своими желаниями. Тогда я, наверно, перестану путаться и постоянно забывать.
– Слишком много?! – возмутилась жена. – А ты не обнаглел?! Лежишь тут, кайфуешь. А я должна сама всю работу по дому делать?
– Ну ты же сама этого хотела! Ребёнка ты сама хотела. Или ты как думала будет? Я брошу работу и мы вместе будем ему пелёнки менять?
– Но сейчас то ты не на работе!
– Ну я же должен хоть когда-то от работы отдыхать!
– Ой! Заработался! А я, по-твоему, здесь прохлаждаюсь? Забота о ребёнке – это тоже работа, и ещё посложнее любой другой работы. Только вот у тебя есть время от своей работы отдохнуть. А я постоянно должна быть с ребёнком!
– Я же говорю, ты сама этого хотела…
– А ты, получается, не хотел?! Тебе только нравится с ним играть, и то когда он не орёт. Да и от бутылки своей ты явно больше удовольствия получаешь, чем от общения с сыном.
– Ой, ладно! – не найдя, что возразить жене, сказал Сугробин, взял пульт от телевизора и прибавил звук. Потом с гордостью в голосе добавил: – И вообще, чем ты недовольна? Работу я хорошую нашёл? Нашёл! К психу твоему на приёмы записался? Записался! А он, этот твой Дмитрий Борисович, молодец! Это он хорошо придумал про дни, когда можно давать себе послабления в алкоголе.
– А ты и рад! – вновь с недовольством в голосе сказала жена. – Только и ждёшь теперь этих дней.
– Но объективности ради нужно сказать, что бухать то я стал меньше.
– Срываться стал меньше, это да. Но бухать – это большой вопрос.
– Ну, в конце концов, ты же именно этого и хотела, чтобы я стал более уравновешенным. Ну вот я и стал! Просто теперь синька на меня не так сильно влияет. Да-а-а!.. – мечтательно сказал он. – Дмитрий Борисович этот – нормальный мужик! Вот бы с ним посидеть где-нибудь, так сказать, в неформальной обстановке. Покушать шашлычка-машлычка…
– Ага, – укорительно сказала жена, – и попить водочки-шмодочки…
– Да, мать! Глядишь, так бы стали чуть поближе с ним. А то всё время между нами какая-то дистанция. Субординация. Сидишь в кабинете и думаешь: вот он всё кидается своими красивыми словами, про всякие там аффирмации, которые помогают лечению, а в голове только и представляешь, как он после сеанса с тобой возвращается в свой уютный домик у моря и наслаждается вечером, совершенно не вспоминая о твоём существовании.
– Не говори глупостей! Дмитрий Борисович – ответственный специалист, я уверена, что он и дома продолжает работать допоздна, изучая своих пациентов.
– Да откуда тебе знать? Ты же не являешься его пациентом. Я тебе скажу: есть в его глазах какая-то отчуждённость. Как будто он не от мира сего.
– Ага! Ну ты ещё скажи, что он такой же псих, как и ты!
– А что? Мы же не знаем, что происходит у него в жизни, за пределами его кабинета. О нас то, о пациентах, он хочет всё знать скрупулёзно, в каждый уголок твоей личной жизни заглянет. А мы о нём толком ничего не знаем. Вот и получается такая дистанция между врачом и пациентом. Есть в этих диалогах что-то противоестественное. Он вроде постоянно намекает, что он твой друг. Но разве может один друг о другом знать всё, а другой – ничего? Что это за дружба такая?
Жена, не зная, что ответить, лишь продолжила искать чистое бельё для ребёнка.
Через несколько секунд раздался звонок телефона.
– Да, – ответил Сугробин. Внимательно выслушал звонящего, потом
